Статьи
02.06.2016
История становления ПАДАП. Определение идентичности.
| доклад, прочитанный на первой конференции ПАДАП в январе 2010г.
Залесская Оксана Владимировна Свой доклад мне бы хотелось начать с описания собственных ощущений от подготовки этой конференции. Для меня лично это некоторая черта или переход к новому пониманию и осознанию того, что я делаю в своей практике, с какими проблемами сталкиваюсь. Когда я начинала свое профессиональное развитие в Киеве, я опиралась на опыт, полученный мною в различных образовательных программах и профессиональных сообществ. Я с благодарностью вспоминаю о программе по детской психотерапии Российско-австрийского проекта под руководством Элизабет Фрошмайер. Опыт, который позволил мне понять значение безопасного пространства, стабильности и непрерывности в работе с детьми, оценить важность детской игры и свободу в выражении чувств. Полем дальнейшего профессионального развития для меня стал ценный опыт развития в Юнгианском сообществе в Москве, особенно в программе Анны Скавитиной по детскому психоанализу. Опыт, который позволил научиться использовать свое мышление для понимания процесса исцеления. Удивительным и полным открытий про самых маленьких детей стал для меня опыт трехлетней работы-обучения в «Зеленой дверце», центре ранней социализации Ф. Дольто в Москве. Опыт, открывший для меня возможности слова, и понимание, что у детей «все есть язык». Конференция подготовлена Профессиональной Ассоциацией Детских Аналитических Психологов (ПАДАП), созданной в 2006 году инициативной группой психологов закончивших мой первый курс по консультированию детей и подростков. Основная цель создания ассоциации – содействовать профессиональному развитию, содействие в повышении профессионального уровня специалистов в области детской аналитической психологии в соответствии с международными стандартами. Основными задачами ассоциации являются:
В течение трех лет члены ассоциации читали открытые лекции для специалистов, для родителей, оказывали супервизионную, информационную и психотерапевтическую поддержку СОС-матерям и детям в СОС - Детская Деревне (Международная организация, работающая с детьми сиротами и реализующая социально-педагогическую модель опеки, приближенную к семейной) проводили детские праздники для детей из своих семей и семей СОС-Детской Деревни, и ежедневно принимали маленьких клиентов в своих психотерапевтических кабинетах. Сама конференция стала для нас стимулом к обсуждению вопросов относительно того, кто мы такие в профессиональном сообществе, как нас видят другие, что сделано за несколько лет работы. Казалось бы, само название обозначает границы нашей идентичности и направления развития. Однако наши первые шаги были связаны скорее с психотерапевтической позицией и в некотором смысле эклектическим подходом. Часто нам было трудно отстаивать процесс развития ребенка в его аналитической работе. Окружение ждет, что он изменится, быстро и желательно навсегда. Навсегда станет послушным, удобным, адаптированным ребенком. Так называемые «коррекционные ожидания», которые необходимы, потому что с детьми «что-то не так как нужно». Ребенка нужно «обтесать», встроить в систему отношений, где все определено, где требуется быть хорошим копирайтером и места буйной фантазии – просто нет [1]. В этом стремлении адаптировать ребенка мы часто не учитываем его изначальный потенциал, его внутренний толчок к развитию собственной самости. Также мы подвержены настроениям борьбы по отношению к симптомам. Симптом – это враг, которого необходимо победить. Иногда мы сталкиваемся с большой изобретательностью бессознательного, один симптом повержен и через некоторое время возникает новый. Все эти настроения зачастую заставляют нас метаться и искать лучший метод, чудодейственную технику, которая бы избавила нас от переживания неудачи, которая быстро приносила результат, которая бы позволяла не погружаться глубоко в мир переживаний и бессознательного, оставляла нас на уровне сознания и эго-адаптации. В этом контексте уместно вспомнить слова К.Г.Юнга, который подчеркивал, что выражение: «Я знаю лучше тебя, потому что ты ребенок, а я взрослый человек» может тормозить процесс исцеления и развития личности [7]. Но дать возможность ребенку быть таким, какой он есть, принять симптомы и пытаться понять их значение – чрезвычайно трудно для всех (родителей, терапевтов, педагогов). По мнению Винникотта, «будучи «типично человеческими» эти обычные детские симптомы (энурез, экзема, застенчивость, гиперактивность) – не отдельные аномалии в развитии детей, а неотъемлемая часть их психической жизни. В целостном контексте жизни ребенка, включающем его чувства, его место в окружающем мире, его эмоциональное состояние, симптом возникает как реальная форма самолечения ребенка» [2]. Эту возможность предлагает детский психоанализ. Основное отличие психоанализа от других методов (гештальт-терапии, игровой терапии, когнитивной терапии, поведенческой терапии, арт-терапии) в том, что важное значение имеет понимание бессознательных процессов, глубинной природы конфликта и то, что психотерапевт оказывает влияние на бессознательное ребенка путем интерпретации. Интерпретация бессознательных тревог продвигает ребенка и дает ему возможность символизировать тревогу в слове. Многие современные авторы считают, что основное влияние на развитие ребенка имеют отношения, разворачивающиеся в безопасном пространстве терапевтического кабинета [4]. «Одна из современных тенденций классического детского психоанализа – создание пространства, в котором возможно вербальное взаимодействие аналитика и ребенка начиная с трех лет без использования каких-либо игровых материалов (даже любимого всеми кукольного домика)» - говорит обучающий аналитик Аксель Халицкий, развивающий эту идею в Германии (Мюнхен). В отличие от этой точки зрения аналитические психологи по-прежнему придают большее значение пространству и использованию различных материалов стимулирующих творческую активность ребенка. В чем же разница подходов к одной и той же проблеме: помощи ребенку в становлении его индивидуальности? Почему нам интересен юнгианский детский анализ? Изначально Юнг считал, что проблема ребенка всегда обращает аналитика к его родителям и анализ необходим именно им для того, чтобы они не блокировали развитие ребенка. Некоторое время в юнгианстве преобладала идея того, что ребенок не является целостной индивидуальностью. «Детские неврозы - это по сути своей скорее симптомы духовного состояния родителей, нежели собственное заболевание ребенка. Психика детей лишь отчасти принадлежит им самим - по большей части она все еще зависит от психики родителей» [7]. О ребенке думали как о части матери, с которой он связан посредством «мистического соучастия», находится в состоянии слияния с ней и выходит из него через конфликт, как отмечал Юнг «сражаясь за освобождение». Многие аналитические психологи связывают этот процесс с мифологической метафорой рождения Героя (эго) и победой над драконом (образом матери). Идея слияния близка Э.Ноймману. Он предположил, что в течение первого года жизни существуют первичные отношения, в которых происходит слияние в такой степени, что мать ребёнка в действительности становится самостью ребёнка. Также эту идею поддерживал Д. В. Винникотт, который рассматривал младенца только в паре мать-дитя, Маргарет Малер, которая выделяла фазу симбиоза в развитии младенца и др. М. Фордхам, один из основателей юнгианского детского анализа, критикуя идею слияния, предположил, что на самом деле ребенок уже в утробе матери имеет опыт своей отдельности и формирует первичную самость [6]. Рождаясь, ребенок обладает самостью, отдельной от его матери, и увеличивает степень этого отделения через своё развитие. На сегодняшний день эта идея нашла подтверждение в экспериментальных работах Д.Штерна. Поэтому сегодня аналитические психологи рассматривают ребенка как изначально выступающего равноправным участником и инициатором взаимодействия с матерью и окружением. Ребенок оказывает сильное воздействие на родителей и может иметь свои интрапсихические конфликты необусловленные их влиянием. Важным отличием юнгианского подхода является отношение к бессознательному. Для аналитического психолога бессознательное является не только источником деструктивности и негатива, но ценностью, источником творчества и заключает в себе не только вытесненные личные переживания, но и богатство коллективных архетипических образов. В отличие от понимания бессознательного только как «склада» или «кладбища» для вытесненного (негативных, первобытно-агрессивных и сексуальных влечений, которые нуждаются в подавлении, контроле и сублимации). В юнгианской традиции бессознательное рассматривается как «бездонный колодец» организованный слоистым образом. [3] Т.е. можно говорить о том, что ближе к уровню сознания находятся образы личного бессознательного, а потом коллективные, архетипические образы. Можно предположить, что у ребенка в зависимости от возраста больше или меньше образов личного бессознательного и открыт доступ к коллективным образам. Поэтому маленькие дети любят сказки и мифологические мотивы и не пугаются самых страшных историй. «Бессознательное никогда не отдыхает,…оно всегда за работой… бессознательное – не просто зеркальное отражение, а самостоятельная продуктивная деятельность, то сфера его опыта есть особый мир, особая реальность, о которой можно сказать, что она воздействует на нас, как мы воздействуем на нее, - точно так же мы говорим о внешнем мире как сфере опыта. И точно так же как материальные предметы являются составляющими элементами этого мира, и психические факторы составляют объекты внутреннего мира» [7]. Базисный принцип юнгианского анализа состоит в том, что любая продукция бессознательного является символической и может рассматриваться как руководящее послание. Таким образом, симптомы, да и сам невроз не только свидетельствуют о неправильном функционировании психики и лежащем в его основании конфликте, но и указывают путь выхода, через понимание их символического значения. Следуя Юнгу, мы увидим, что различные содержания индивидуального и коллективного бессознательного находят выражения в символах живописи, скульптуры, литературы, театра, мифов и сказаний, танца, религий и других проявлений культурного наследия человечества. В юнгианском подходе подчеркивается ценность образа, навеянного сновидением, фантазией, рисунком, песочной картиной, как такового, идея того, что он несет в себе собственную энергию, основанную на связи с культурными символами и с человеческой историей. Несмотря на то, что интерпретация также как и в классическом анализе занимает почетное место, можно отметить осторожное отношение к интерпретации в детском юнгианском анализе. Интерпретация должна «жить внутри аналитика» - обеспечивать понимание процесса и его движение. Проявление творческого воображения в присутствии аналитика без интерпретации помогает детям освобождать энергию символов и своих эмоций в критические моменты своей жизни. Важно относится с доверием к психическим образам, которые формирует сам ребенок, побуждать их развитие и отслеживать это развитие. В целом можно отметить, что аналитические психологи предпочитают синтетический (конструктивный) подход в интерпретации, хотя редуктивный метод (нацеленный на обнаружение инстинкта и предполагающий генетическую интерпретацию) также используется. Конструктивный подход выражается в расширении значений символов бессознательного, которое проявляется в детской игре, рисунке, песочной картине через привлечение общечеловеческого культурного опыта. Тем самым интерпретация позволяет активизировать творческий процесс и заключается в установлении связи с различными аспектами образа, который обрастает часто полярными значениями. Это и заставляет интерпретацию работать на усиление символа, а символ порождать трансформирующее влияние на клиента. «…конструктивная точка зрения пытается действовать синтетически, возвышать и направлять взгляд вперед. Она менее пессимистична, нежели редуктивная точка зрения, которая всегда чует нечто негодное и потому желает разложить сложное на составные части. При известных условиях может оказаться весьма необходимым разрушить болезненную конструкцию путем терапии, но по меньшей мере столь же часто (или еще чаще) показано усиливать и уберегать здоровое и ценное, чтобы таким образом выбить почву из-под ног у болезненного»[8]. Еще одним важным отличием является понимание Юнгом инцеста и истории Эдипа. Эдипальный конфликт не рассматривается как центральный, а воспринимается как один мифологический паттерн из многих. Аналитические психологи несколько иначе рассматривают возможность разрешения эдипова конфликта. Для полноценного разрешения конфликта «…необходимо чтобы ребенок осознавал, что любимый родитель отвечает ему любовью и, прежде всего, рассматривает ребенка как потенциального партнера по любви, но сообщает ему, что этого, к сожалению не может быть» (Серль) [Цит. по. А. Самюэлз «Юнг и постъюнгианцы»]. В таком случае ребенок не один перед лицом фрустрации, отказ становится взаимным и разделенным переживанием. Понятие инцеста у Юнга – это понятие символа вскрывающего и потребность в отделении от матери, отца и семейного круга (табу инцеста), и в то же время противоположное – потребность в регрессии (импульс инцеста). Символическая регрессия к матери – это стремление к регенерации или возрождению, возможно перед дальнейшим развитием (пример кризисов развития, когда ребенок становится чувствителен к вниманию матери, и стремится сделать шаг назад перед тем как продвинутся на два вперед). Подводя итоги можно сказать, что сегодня между школами существуют некоторые разногласия и конфронтации, иногда достаточно острые и конфликтные, несмотря на общее теоретическое поле и использование многих современных концепций развития разными школами психоанализа (кляйнианцы, фрейдисты, винникотианцы, лаконисты, юнгианцы). Возможно, по причине того, что конфликт и конфронтация всегда представляли интерес для юнгианцев, с 2008 по 2011 года Миланским институтом Центра Аналитической Психологии CIPA IAAP (одна из самых сильных школ детского юнгианского анализа) организован долгосрочный проект, состоящий из ежегодных Конгрессов по разным возрастным периодам детства. Цель этого проекта – стимулировать конфронтацию и дискуссии аналитиков различных теоретических школ по проблемам теории и клинической практики детского анализа. Примечательно, что юнгианцы выступают в роли инициаторов, в большей степени реализуя принцип интеграции и создания пространства диалога и совместного творчества. Сам этот импульс опирается на идеи Юнга и его последователей и является отличительной чертой юнгианского анализа как такового. Возвращаясь к началу доклада, где я говорила о формировании нашей идентичности и векторов развития хотела бы подчеркнуть наше стремление двигаться в русле развития аналитической психологии и развивать детский юнгианский анализ, в тех традициях, которые нам предлагают зарубежные коллеги, опираясь на наш исторический и культурный опыт. Поэтому развитие детских психологов ПАДАП непосредственно связано с жизнью Киевской группы развития Международной ассоциации аналитической психологии (IAAP). В заключение хочется сказать, что впереди у нас много надежд, планов и новых открытий на пути становления профессиональной идентичности детских аналитических психологов.
Литература
|
